Собрание сочинений. Т. 1 - Страница 22

К оглавлению

22
Душа и тело отсырели.
С утра до вечера скуля,
Циничный ветер лезет в щели.
           Дрожу, как мокрая овца…
           И нет конца, и нет конца!


Не ем прекрасных огурцов,
С тоской смотрю на землянику:
Вдруг отойти в страну отцов
В холерных корчах — слишком дико…
           Сам Мережковский учит нас,
           Что смерть страшна, как папуас.


В объятьях шерстяных носков
Смотрю, как дождь плюет на стекла.
Ах, жив бездарнейший Гучков,
Но нет великого Патрокла!
           И в довершение беды
           Гучков не пьет сырой воды.


Ручьи сбегают со стволов.
Городовой одел накидку.
Гурьба учащихся ослов
Бежит за горничною Лидкой.
           Собачья свадьба… Чахлый гром.
           И два спасенья: бром и ром.


На потолке в сырой тени
Уснули мухи. Сатанею…
Какой восторг в такие дни
Узнать, что шаху дали в шею!
           И только к вечеру поймешь,
           Что твой восторг — святая ложь…


Горит свеча. Для счета дней
Срываю листик календарный —
Строфа из Бальмонта. Под ней:
«Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный».
           Дрожу, как мокрая овца…
           И нет конца, и нет конца!

НОЧНАЯ ПЕСНЯ ПЬЯНИЦЫ


                                        Темно…
Фонарь куда-то к черту убежал!
                                        Вино
Качает толстый мой фрегат, как в шквал…
                                        Впотьмах
За телеграфный столб держусь рукой.
                                        Но, ах!
Нет вовсе сладу с правою ногой —
                                        Она
Вокруг меня танцует — вот и вот…
                                        Стена
Все время лезет прямо на живот.
                                        Свинья!!
Меня назвать свиньею? Ах, злодей!
                                        Меня,
Который благородней всех людей?!
                                        Убью!
А впрочем, милый малый, Бог с тобой —
                                        Я пью,
Но так уж предназначено судьбой.
                                        Ослаб…
Дрожат мои колени — не могу!
                                        Как раб,
Лежу на мостовой и ни гу-гу…
                                        Реву…
Мне нынче сорок лет — я нищ и глуп.
                                        В траву
Заройте заспиртованный мой труп.
                                        В ладье
Уже к чертям повез меня Харон…
                                        Adieu!
Я сплю, я сплю, я сплю со всех сторон…

ГОРОДСКАЯ СКАЗКА


Профиль тоньше камеи,
Глаза, как спелые сливы,
Шея белее лилеи
И стан, как у леди Годивы.


Деву с душою бездонной,
Как первая скрипка оркестра,—
Недаром прозвали мадонной
Медички шестого семестра.


Пришел к мадонне филолог,
Фаддей Симеонович Смяткин.
Рассказ мой будет недолог:
Филолог влюбился в пятки.


Влюбился жестоко и сразу
В глаза ее, губы и уши,
Цедил за фразою фразу,
Томился, как рыба на суше.


Хотелось быть ее чашкой,
Братом ее или теткой,
Ее эмалевой пряжкой
И даже зубной ее щеткой!..


«Устали, Варвара Петровна?
О, как дрожат ваши ручки!» —
Шепнул филолог любовно,
А в сердце вонзились колючки.


«Устала. Вскрывала студента:
Труп был жирный и дряблый.
Холод… Сталь инструмента.
Руки, конечно, иззябли.


Потом у Калинкина моста
Смотрела своих венеричек.
Устала: их было до ста.
Что с вами? Вы ищете спичек?


Спички лежат на окошке.
Ну вот. Вернулась обратно,
Вынула почки у кошки
И зашила ее аккуратно.


Затем мне с подругой достались
Препараты гнилой пуповины.
Потом… был скучный анализ:
Выделенье в моче мочевины…


Ах, я! Прошу извиненья:
Я роль хозяйки забыла — Коллега!
Возьмите варенья,—
Сама сегодня варила».


Фаддей Симеонович Смяткин
Сказал беззвучно: «Спасибо!»
А в горле ком кисло-сладкий
Бился, как в неводе рыба.


Не хотелось быть ее чашкой,
Ни братом ее и ни теткой,
Ни ее эмалевой пряжкой,
Ни зубной ее щеткой!

В ГОСТЯХ
(Петербург)


Холостой стаканчик чаю
(Хоть бы капля коньяку).
На стене босой Толстой.
            Добросовестно скучаю
            И зеленую тоску
            Заедаю колбасой.


Адвокат ведет с коллегой
Специальный разговор.
Разорвись — а не поймешь!
            А хозяйка с томной негой,
            Устремив на лампу взор,
            Поправляет бюст и брошь.


«Прочитали Метерлинка?»
— Да. Спасибо, прочитал…
«О, какая красота!»
            И хозяйкина ботинка
            Взволновалась, словно в шквал.
22