Прекрасные люди! Ни брани, ни давки.
        Узнайте: кто герцог и кто маникюр?
        А как восхитительны книжные лавки,
        Какие гирлянды из книг и гравюр!              
        В обложках малиновых, желтых, лиловых
        Цветут, как на грядках, в зеркальном окне…
        Сильнее колбасных, сильнее фруктовых
        Культурное сердце пленяют оне.              
        Прилично и сдержанно умные таксы
        Флиртуют носами у низких витрин,
        А Фриды и Францы, и Минны, и Максы
        Пленяют друг друга жантильностью мин.              
        Жара. У «Perkeo» открылись окошки.
        Отрадно сидеть в холодке и смотреть:
        Вон цуг корпорантов. За дрожками дрожки…
        Поют и хохочут. Как пьяным не петь!              
        Свежи и дородны, глупы, как кентавры.
        Проехали. Солнце горит на домах.
        Зеленые кадки и пыльные лавры
        Слились и кружатся в ленивых глазах.              
        Свист школьников, хохот и пьяные хоры,
        Звонки, восклицания, топот подков.
        Довольно! В трамвай — и к подъему на горы.
        ………………………………………………………..
        О, сила пространства! О, сны облаков!                                    
       ТЕАТР
      
             
        В жизни так мало красивых минут,
        В жизни так много безверья и черной работы.
        Мысли о прошлом морщины на бледные лица кладут,
        Мысли о будущем полны свинцовой заботы,
        А настоящего — нет… Так между двух берегов
        Бьемся без смеха, без счастья, надежд и богов…
       
       
                   И вот, порою,
                   Чтоб вспомнить, что мы еще живы,
                   Чужою игрою
                   Спешим угрюмое сердце отвлечь…
                   Пусть снова встанут
                   Миражи счастья с красивой тоскою,
                   Пусть нас обманут,
                   Что в замке смерти живет красота.
                   Нам «Синие птицы»
                   И «Вечные сказки» — желанные гостьи,
                   Пускай — небылицы,
                   В них наши забытые слезы дрожат.
       
       
        У барьера много серых, некрасивых, бледных лиц,
        Но в глазах у них, как искры, бьются крылья синих птиц.
        Вот опять открылось небо — голубое полотно…
        О, по цвету голубому стосковались мы давно,
        И не меньше стосковались по ликующим словам,
        По свободным, смелым жестам, по несбыточным мечтам!
       
       
                   Дома стены, только стены,
                   Дома жутко и темно,
                   Там, не зная перемены,
                   Повторяешь: «все равно…»
       
       
        Все равно? О, так ли? Трудно искры в сердце затоптать,
        Трудно жить и знать, и видеть, но не верить, но не ждать,
        И играть тупую драму, покорившись, как овца,
        Без огня и вдохновенья, без начала и конца…
       
       
                   И вот, порою,
                   Чтоб вспомнить, что мы еще живы,
                   Чужою игрою
                   Спешим угрюмое сердце отвлечь.
       
             
                        <ДОПОЛНЕНИЯ ИЗ ИЗДАНИЯ 1922 ГОДА>
     
                  В ОРАНЖЕРЕЕ
      
             
        Небо серо, — мгла и тучи, садик слякотью размыт,
        Надо как-нибудь подкрасить предвесенний русский быт.
       
       
        Я пришел в оранжерею и, сорвав сухой листок,
        Молвил: «Дайте мне дешевый, прочный, пахнущий цветок».
       
       
        Немцу дико: «Как так прочный? Я вас плохо понимал…»
        — «Да такой, чтоб цвел подольше и не сразу опадал».
       
       
        Он ушел, а я склонился к изумрудно-серым мхам,
        К юным сморщенным тюльпанам, к гиацинтным лепесткам.
       
       
        Еле-еле прикоснулся к крепким почкам тубероз
        И до хмеля затянулся ароматом чайных роз.
       
       
        На азалии смотрел я, как на райские кусты,
        А лиловый рододендрон был пределом красоты.
       
       
        Там, за мглой покатых стекол, гарь и пятна ржавых крыш —
        Здесь парной душистый воздух, гамма красок, зелень, тишь…
       
       
        Но вернулся старый немец и принес желтофиоль.
        Я очнулся, дал полтинник и ушел в сырую голь…
       
       
        И идя домой, смеялся: «Ах, ты немец-крокодил,
        Я на сто рублей бесплатно наслажденья получил!»
       
             
                        САТИРЫ И ЛИРИКА
    
               БУРЬЯН
     
                  В ПРОСТРАНСТВО
      
             
        В литературном прейскуранте
        Я занесен на скорбный лист:
        «Нельзя, мол, отказать в таланте,
        Но безнадежный пессимист».
       
       
        Ярлык пришит. Как для дантиста
        Все рты полны гнилых зубов,
        Так для поэта-пессимиста
        Земля — коллекция гробов.
       
       
        Конечно, это свойство взоров!
        Ужели мир так впал в разврат,
        Что нет натуры для узоров
        Оптимистических кантат?
       
       
        Вот редкий подвиг героизма,
        Вот редкий умный господин,
        Здесь — брак, исполненный лиризма,
        Там — мирный праздник именин…
       
       
        Но почему-то темы эти
        У всех сатириков в тени,
        И все сатирики на свете
        Лишь ловят минусы одни.
       
       
        Вновь с «безнадежным пессимизмом»
        Я задаю себе вопрос:
        Они ль страдали дальтонизмом,
        Иль мир бурьяном зла зарос?
       
       
        Ужель из дикого желанья
        Лежать ничком и землю грызть
        Я исказил все очертанья,
        Лишь в краску тьмы макая кисть?
       
       
        Я в мир, как все, явился голый
        И шел за радостью, как все…
        Кто спеленал мой дух веселый —
        Я сам? Иль ведьма в колесе?
       
       
        О Мефистофель, как обидно,
        Что нет статистики такой,
        Чтоб даже толстым стало видно,