Собрание сочинений. Т. 1 - Страница 51

           Считать ли себя мне холопом
Иль сыном великой страны…

           Чины из газеты «Россия»,
Прошу вас, молю вас — скажите
           (Надеюсь, что вы не глухие),
Во имя, во имя чего?!

УТЕШЕНИЕ

           В минуты,
Когда, озираясь, беспомощно ждешь перемены,
           Невольно
Скуратова образ всплывает, как призрак гангрены…
           О счастье,
Что в мир мы явились позднее, чем предки!
           Все лучше
По Чехову жить, чем биться под пытками в клетке…
           Что муки
Духовных застенков, смягченных привычной печалью,
           Пред адом
Хрустящих костей и мяса под жадною сталью?
           У нас ведь
Симфонии, книги, поездки в Европу… и Дума —
           При Грозном
Так страшно и так бесконечно угрюмо…
           Умрем мы,
И дети умрут, и другое придет поколенье —
           В минуты
Повышенных, новых и острых сомнений
           Вновь скажут
Они, озираясь с беспомощным смехом угрюмым:
           «О счастье,
Что мы родились после той удивительной Думы!
           Все лучше
К исканиям новым идти, томясь и срываясь,
           Чем, молча,
Позором своим любоваться, в плену задыхаясь».

БИРЮЛЬКИ

Лекционная религия пудами прибывает.
На безверье заработать можно очень хорошо.

Современные банкроты испугались беспроблемья —
Отрыгнув Проблему Пола, надо ж что-нибудь жевать!

Много есть на свете мяса, покупающего книги,
Заполняющего залы из-за месячных проблем.

Кто-то хитрый и трусливый первый крикнул рыбье слово,
И сбежались остальные, как на уличный скандал!

Успокоиться так любо! Дай им с формулами веру,
С иностранными словами, с математикой тоски.

Брось им кость для нудных споров о Великом Незнакомце
Эта тема бесконечна для варьяций индюков.

Как приятно строить мостик из бездарных слов и воплей
И научно морщить брови, и мистически сопеть…

И с куриным самомненьем сожалеть о тех «незрячих»,
Кто, закрыв лицо руками, целомудренно молчит.

С авиатикою слабо… И уже надоедает
Каждый день читать, как Игрек грудь и череп раздробил…

От идей слова остались, а от слов остались буквы —
Что нам стоит! Можно к Небу на безверье полететь.

На Шаляпина билеты достают одни счастливцы.
Здесь же можно за полтинник вечность щупать за бока!

Мой знакомый, Павел Стружкин, замечательная личность:
Он играет на бильярде, как армейский капитан.

Двести двадцать слов он знает на российском диалекте
И завязывает галстук на двенадцать номеров.

Но вчера я на заборе увидал с тоской афишу:
Павел Стружкин. «Бог и вечность».
Бедный Тенишевский зал!

Вам смешно? А мне нисколько. Я его не буду слушать,
Ну а вам не удержаться, мой читатель дорогой…

Можно вволю посмеяться, покричать, побесноваться —
Кой-кому сия проблема заменяет даже цирк.

«Скучно жить на белом свете!» — Это Гоголем открыто,
До него же — Соломоном, а сейчас — хотя бы мной.

УЕЗДНЫЙ ГОРОД БОЛХОВ

На Одёрской площади понурые одры,
Понурые лари и понурые крестьяне.
Вкруг Одёрской площади груды пестрой рвани:
Номера, лабазы и постоялые дворы.
           Воняет кожей, рыбой и клеем,
           Машина в трактире хрипло сипит.

Пыль кружит по улице и забивает рот,
Въедается в глаза, клеймит лицо и ворот.
Боровы с веревками оживляют город
И, моргая веками, дрыхнут у ворот.
           Заборы-заборы-заборы-заборы.
           Мостки, пустыри и пыльный репей.

Коринфские колонны облупленной семьей
Поддерживают кров «Мещанской Богадельни».
Средь нищенских домов упорно и бесцельно
Угрюмо-пьяный чуйка воюет со скамьей.
           Сквозь мутные стекла мерцают божницы.
           Два стражника мчатся куда-то в карьер.

Двадцать пять церквей пестрят со всех сторон:
Лиловые и желтые и белые в полоску.
Дева у окна скребет перстом прическу.
В небе караван тоскующих ворон.
           Воняет клеем, пылью и кожей.
           Стемнело. День умер. Куда бы пойти?..

На горе бомондное гулянье в «Городке»:
Извилистые ухари в драконовых жилетах
И вспухшие от сна кожевницы в корсетах
Ползут кольцом вкруг «музыки», как стая мух
                                                                                 в горшке.
           Кларнет и гобой отстают от литавров.
           «Как ночь-то лунаста!» — «Лобзаться-с вкусней!»

А внизу за гривенник волшебный новый яд —
Серьезная толпа застыла пред экраном:
«Карнавал в Венеции». «Любовник под диваном».
Шелушат подсолнухи, вздыхают и кряхтят…
           Мальчишки прильнули к щелкам забора.
           Два стражника мчатся куда-то в карьер.