Здравствуй, мой день, серенький день!
Много ль осталось вас мерзких?
Все проживу!
Скуку и лень, гнев мой и лень
Бросил за форточку дерзко.
Вечером вновь позову…
ЛУНАТИК
Не могу закрытого взора
Оторвать от бледной луны,—
На луне застывшие озера
И поля холодной тишины.
Трепещут лунные крылья,
Исчезает тело, звеня,
Но не в силах бледные усилья
Оторвать от крыши меня.
Шумят душистые липы,
Рубашка бьет по плечам…
Лунные лучи, как липкие полипы,
Присосались к плачущим очам.
Скользят застывшие ноги,
Листы гремят и гудят —
Полшага направо от дороги
И слетел бы вниз в далекий сад.
Сижу у трубы — бессонный,
О спину трется кот…
Соловьи свистят неугомонно,
Теплый ветер жалобно поет.
Внизу постель моя смята
И дышит моим теплом,
Но туда мне больше нет возврата…
Как сойду со сломанным крылом?
Не могу закрытого взора
Оторвать от бледной луны,—
На луне застывшие озера
И поля холодной тишины…
НА КЛАДБИЩЕ
Весна или серая осень?
Березы и липы дрожат.
Над мокрыми шапками сосен
Тоскливо вороны кружат.
Продрогли кресты и ограды,
Могилы, кусты и пески,
И тускло желтеют лампады,
Как вечной тоски маяки.
Кочующий ветер сметает
С кустарников влажную пыль.
Отчаянье в сердце вонзает
Холодный железный костыль…
Упасть на могильные плиты,
Не видеть, не знать и не ждать,
Под небом навеки закрытым
Глубоко уснуть и не встать…
ТУЧКОВ МОСТ
Заклубилась темень над рекой.
Крепнет ветер. Даль полна тоской.
Лед засыпан снегом. Как беда,
В полыньях чернеется вода.
Крышки свай, безжизненно наги,
Друг на друга смотрят, как враги.
На мосту пролетка дребезжит.
Кучер свесил голову и спит…
Фонари пустынно встали в ряд
И в отчаянье, и в ужасе горят.
Одичалый дом на островке
Бродит стеклами слепыми по реке.
Снег валит. Навеки занесло
Лето, розы, солнце и тепло.
У КАНАЛА НОЧЬЮ
Тихо. Глухо. Пусто, пусто…
Месяц хлынул в переулок.
Стены стали густо-густо.
Мертв покой домов-шкатулок.
Черепных безглазых впадин
Черных окон — не понять.
Холод неба беспощаден
И дневного не узнать.
Это дьявольская треба:
Стынут волны, хмурясь ввысь,—
Стенам мало плена неба,
Стены вниз к воде сползлись.
Месяц хлынул в переулок…
Смерть берет к губам свирель.
За углом, угрюмо-гулок,
Чей-то шаг гранит панель.
«У моей зеленой елки…»
У моей зеленой елки
Сочно-свежие иголки,
Но, подрубленный под корень, в грубых ранах нежный ствол.
Освещу ее свечами,
Красно-желтыми очами,—
И поставлю осторожно на покрытый белым стол.
Ни цветных бумажных пташек,
Ни сусальных деревяшек
Не развешу я на елке, бедной елочке моей.
Пестрой тяжестью ненужной
Не смущу расцвет недужный
Обреченных, но зеленых, пышно никнущих ветвей.
Буду долго и безмолвно
На нее смотреть любовно,
На нее, которой больше не видать в лесу весны,
Не видать густой лазури
И под грохот свежей бури
Никогда не прижиматься к телу мачтовой сосны!
Не расти, не подыматься,
С вольным ветром не венчаться
И смолы не лить янтарной в тихо льющийся ручей…
О, как тускло светят свечи —
Панихидные предтечи
Долгих дней и долгих вздохов и заплаканных ночей…
Тает воск. Трещат светильни.
Тени зыблются бессильно,
Умирают, оживают, пропадают и растут.
Юной силой иглы пахнут.
О, быть может, не зачахнут?
О, быть может, новый корень прорастет… сейчас… вот тут.
ДОЖДЬ
Сквозь распластанные ветки
Мокрых, никнущих берез
Густо затканные сетки
Нижут нити чистых слез.
На трепещущие листья
Капли крупные летят,
И печальных сосен кисти
Чуть кивают ветру в лад.
А в просветах, где вершины
Одиноко смотрят ввысь,
Однотонной паутиной