И было темно в голове, —
И в сердце росло сожаленье…
«Извозчик, скорее назад!» —
Сказал, но в испуге жестоком
Я слез и пошел наугад
Под белым молчаньем глубоким.
Горели уже облака…
И солнце уже вылезало.
Как тупо влезало в бока
Смертельно щемящее жало!
ГОРОДСКОЙ РОМАНС
Над крышей гудят провода телефона…
Довольно бессмысленный шум!
Сегодня опять не пришла моя донна,
Другой не завел я — ворона, ворона!
Сижу одинок и угрюм.
А так соблазнительно в теплые лапки
Уткнуться губами, дрожа,
И слушать, как шелково-мягкие тряпки
Шуршат, словно листьев осенних охапки
Под мягкою рысью ежа.
Одна ли, другая — не все ли равно ли?
В ладонях утонут зрачки —
Нет Гали, ни Нелли, ни Мили, ни Оли,
Лишь теплые лапки и ласковость боли
И сердца глухие толчки…
В АЛЕКСАНДРОВСКОМ САДУ
На скамейке в Александровском саду
Котелок склонился к шляпке с какаду:
«Значит, в десять? Меблированные „Русь“…
Шляпка вздрогнула и пискнула: „Боюсь“».
«Ничего, моя хорошая, не трусь,
Я ведь в случае чего-нибудь женюсь!»
Засерели злые сумерки в саду —
Шляпка вздрогнула и пискнула: «Приду».
Мимо шлялись пары пресных обезьян
И почти у каждой пары был роман…
Падал дождь. Мелькали сотни грязных ног.
Выл мальчишка со шнурками для сапог.
НА НЕВСКОМ НОЧЬЮ
Темно под арками Казанского собора.
Привычной грязью скрыты небеса.
На тротуаре в вялой вспышке спора
Хрипят ночных красавиц голоса.
Спят магазины, стены и ворота.
Чума любви в накрашенных бровях
Напомнила прохожему кого-то,
Давно истлевшего в покинутых краях…
Недолгий торг окончен торопливо —
Вон на извозчике любовная чета:
Он жадно курит, а она гнусит.
Проплыл городовой, зевающий тоскливо,
Проплыл фонарь пустынного моста,
И дева пьяная вдогонку им свистит.
У НЕМЦЕВ
KINDERBALSAM
Высоко над Гейдельбергом,
В тихом горном пансионе,
Я живу, как институтка,
Благородно и легко.
С «Голубым Крестом» в союзе
Здесь воюют с алкоголем,—
Я же, ради дешевизны,
Им сочувствую вполне.
Ранним утром три служанки
И хозяин и хозяйка Мучат
Господа псалмами
С фисгармонией не в тон.
После пения хозяин
Кормит кроликов умильно,
А по пятницам их режет
Под навесом у стены.
Перед кофе не гнусавят,
Но зато перед обедом
Снова Бога обижают
Сквернопением в стихах.
На листах вдоль стен столовой
Пламенеют почки пьяниц,
И сердца их и печенки…
Даже портят аппетит!
Но, привыкнув постепенно,
Я смотрю на них с любовью,
С глубочайшим уваженьем
И с сочувственной тоской…
Суп с крыжовником ужасен,
Вермишель с сиропом — тоже,
Но чернила с рыбьим жиром
Всех напитков их вкусней!
Здесь поят сырой водою,
Молочком, цикорным кофе,
И кощунственным отваром
Из овса и ячменя.
О, когда на райских клумбах
Подают такую гадость,—
Лучше жидкое железо
Пить с блудницами в аду!
Иногда спускаюсь в город.
Надуваюсь бодрым пивом
И ехидно подымаюсь
Слушать пресные псалмы.
Горячо и запинаясь,
Восхищаюсь их Вильгельмом, —
А печенки грешных пьяниц
Мне моргают со стены…
Так, над тихим Гейдельбергом
В тихом горном пансионе,
Я живу, как римский папа,
Свято, праздно и легко.
Вот сейчас я влез в перину
И смотрю в карниз, как ангел:
В чреве томно стонет солод
И бульбулькает вода.
Чу, внизу опять гнусавят.
Всем друзьям и незнакомым,
Мошкам, птичкам и собачкам
Отпускаю все грехи…
НЕМЕЦКИЙ ЛЕС
Улитки гуляют с улитками
По прилизанной ровной дорожке,
Автомат с шоколадными плитками
Прислонился к швейцарской сторожке.
Солидно стоит под осиною
Корзинка для рваной бумаги,
Но, смеясь над немецкой рутиною,
В беспорядке сбегают овраги.
Воробьи сидят на орешнике,
Соловьи на толстых каштанах,
Только вороны, старые грешники,
На березах, дубах и платанах.
Сладок запах от лип расцветающих!
Но под липами желтые столики —
Запах шницеля тянет гуляющих
В ресторацию «Синего Кролика».
Возле башни палатка с открытками:
Бюст со спицами спит над салфеткой.
И опять с шоколадными плитками
Автомат под дубовою веткой.
Через метр скамейки со спинками,
С краткой надписью: «Только для взрослых».
Хорошо б «для блондинов с блондинками»,
«Для высоких» — «худых» — «низкорослых»…