Истекая кровью маков,
Оседая и дрожа.
Фыркнул радостно молодчик
И ушел, сказав: «Бог в помочь!»
Знал ли он, что эту шляпу
Носит Сара Блюменберг?
Два часа сушилась шляпа.
Два часа, не отдыхая,
Хохоча, мы целовались
Все нежнее и нежней.
И когда мы вышли в сумрак
Влажно радостного сада,
Нам кивали все деревья,
Все монахи, все кусты,—
И, смущенно улыбаясь,
По душистым закоулкам
Я в молчанье до калитки
Проводил мою звезду.
………………………………………
Как-то в зимнем, грязном сквере
Отвратительной столицы
Я припомнил эту сказку
Через много темных лет.
Потому что по дорожке
Проплыла моя богиня,
Нагло-жирная индюшка
В бриллиантах и шелках.
МОРОЗ
На деревьях и кустах
Кисти страусовых перьев.
Банда бойких подмастерьев
Лихо мчится на коньках.
Прорубь в снежной пелене.
По бокам синеют глыбы.
Как дрожат от стужи рыбы
В мертвой, черной глубине!
Пахнет снегом и зимой.
В небе дымчатый румянец.
Пятки пляшут дробный танец
И, хрустя, бегут домой.
На усах хрустальный пух,
У ресниц сквозные стрелы.
Сквозь мираж заиндевелый
Реют стаи белых мух.
Растоплю, дрожа, камин.
Как свирель к устам венгерца,
Пусть прильнет к печали сердца
Яркий, угольный кармин…
Будут яблоки шипеть
На чугунной сковородке,
А в заслонке ветер кроткий,
Отогревшись, будет петь.
И в сенях, ворвавшись в щель
Из-под мутной снежной крыши,
Засвистит октавой выше
Одуревшая метель…
Ты придешь? Приди, мой друг,—
Обратим назло природе,
Людям, року и погоде,
Зиму — в лето, север — в юг!
НА ЕЛАГИНОМ
Не справляясь с желаньем начальства,
Лезут почки из сморщенных палок,
Под кустами — какое нахальство! —
Незаконное сборище галок,
Ручейков нелегальные шайки
Возмутительно действуют скопом
И, бурля, заливают лужайки
Лиловатым, веселым потопом.
Бесцензурно чирикают птицы,
Мчатся стаи беспаспортных рыбок,
И Нева контрабандно струится
В лоно моря для бешеных сшибок…
А вверху, за откосом, моторы
Завели трескотню-перестрелку
И, воняя бензином в просторы,
Бюрократов уносят на Стрелку.
Отлетают испуганно птицы,
Рог визжит, как зарезанный боров,
И брезгливо-обрюзгшие лица
Хмуро смотрят в затылки шоферов.
М<АРИИ> Ф<ЕДОРОВНЕ>
(Почтительная акварель)
Из взбитых сливок нежный шарф…
Движенья сонно-благосклонны,
Глаза насмешливой мадонны
И голос мягче эха арф.
Когда взыскательным перстом
Она, склонясь, собачек гладит,
Невольно зависть в грудь засядет:
Зачем и я, мол, не с хвостом?
Ей-богу, даже вурдалак
Смягчился б сердцем, если б в лодке
Услышал голос кроткий-кроткий:
«Алеша, ты б надел пиджак…»
Имел бы я такую мать,
Сестру, свекровь иль даже тетку,
Я б надевал, влезая в лодку,
Под шубу пиджаков штук с пять!..
А в час обеда, как галчат,
Всех надо оделить руками
И дирижировать зрачками,
Когда наелись и молчат…
Сей хлопотливейшей из Марф
Поэт заржавленный и тонкий ,
Подносит днесь сии стишонки,
Косясь на строгий белый шарф.
ОСЕННИЙ ДЕНЬ
I
Какая кротость умиранья!
На грядках иней, словно пух.
В саду цветное увяданье
И пышных листьев прелый дух.
Река клубится серым паром.
Хрустит промерзший старый плот.
Далеким радостным пожаром
Зарделись клены у болот.
Заржавел дуб среди площадки.
Скрутились листья, темен ствол.
Под ним столпились в беспорядке
Скамейки голые и стол.
Ель в небе легче кипариса.
Всем осень — ей зеленый взлет…
На алых зернах барбариса
Морозно-матовый налет.
Цветы поникли на дорожки,
На лепестках комки земли.
В узлах душистого горошка
Не все бутоны расцвели…
В аллеях свежий ветер пляшет.
То гнет березы, как рабов,
То, утомясь, веревкой машет
У гимнастических столбов.
В вершинах робкий шепот зова
И беспокойный смутный бег.
Как странно будет видеть снова
Пушистый белый-белый снег…
II
Всплески весел и скрипы уключин —
Еле слышные, жалкие скрипы.
Под кустами ряд черных излучин
Заткан желтыми листьями липы.
Сколько листьев… Под выгнутой ивой,
Как лилово-румяные пятна,
Стынут в лоне воды сиротливой.
Небо серо, и даль непонятна.
Дымный дождик вкруг лодки запрыгал,
Ветром вскинуло пыль ледяную,
И навес из серебряных игол
Вдруг забился о гладь водяную.
За дождем чуть краснели рябины —
Вырезные поникшие духи,
И безвольно качались осины,