Изумленные дельфины мчатся стаей за кормой.
Расползаются туманы. Неуклонен путь прямой…
2.
Сверху вниз с протяжным плеском льется шумная вода.
Час как год — из тесной клетки не уйти им никуда.
Мрачен Хам: «Эй, ливень, будет! Все подохли, что ж ты льешь?»
Но в ответ лишь плеск докучный и стены тупая дрожь.
Скучно Хаму. В глубине
Звери воют в полусне.
В середине глупый скот
Раскачался и ревет.
И вокруг не веселей:
Сим в сосуды льет елей,
Иафет грызет тростник.
Жены плачут, а старик
Лег на шкурах под кормой
И лежит, объятый тьмой.
«Сим, а Сим?» — Не слышит Сим.
Хам склоняется над ним
И, взметнув ногой, как спрут,
Разбивает в прах сосуд.
Сим вскочил. Хам молча ждет,
Шею вытянув вперед.
С любопытством Иафет
Шею вытянул — но нет,
Робкий Сим берет елей
И отходит поскорей.
Скучно Хаму… Сделал шаг…
Стал. Глаза привлек очаг.
Взял углей, раздул — и вдруг
Бросил вниз сквозь темный люк.
О, как буйно там взметнулись боль, и гнев, и темный страх!
Хам от смеха еле-еле удержался на ногах.
Наклонился, долго слушал злой безумный рев зверей…
А сквозь рев шумели струи, словно ропот ста морей.
3.
Не навеки ль скрылось солнце? В стенах душно и темно.
Под светильником дрожащим в глубине чернеет дно.
Дождь гремит. Покорно дремлет истомившаяся тварь.
Ли на шкуре кротко нижет тускло-меркнущий янтарь.
Голос Симовой жены
Вполз змеей из глубины:
«Как раба, весь день с утра
И сегодня, и вчера
Я одна кормила скот…
Разве нынче мой черед?
Разве Ли слабей меня?
Видно, легче у огня
Третий день овцой лежать
Да янтарь на нить низать…»
— О Ноама, я больна!
За тебя я столько раз
Не смыкала сонных глаз…—
Эгла, Хамова жена,
Рассмеялась: «Ты? Больна?
То-то нынче Иафет
Словно волк смотрел мне вслед…
Бережешь свой стан, змея?
Береги… Стройна и я!»
— Лжешь ты! Лжешь ты… — Плачет Ли.
Шорох старых ног вдали —
Перед Эглой мать — Фамарь:
«Ной скорбит. Умолкни, тварь!»
Кроткий плач и крики злобы заглушили шум волны,
Но за тучами, там, в небе, эти крики не слышны…
Только ветер рвал их в клочья и вздымал за валом вал,
Только дождь в людские слезы плач холодный свой вплетал.
4.
Ночь. Как огненные птицы, реют молнии вдоль туч.
Раскачалась грудь ковчега, скрип бессилен и тягуч.
Дух смолы навис волною над дыханием зверей…
Эгла, буйно разметавшись, чешет золото кудрей.
Тьма томит, стена скрипит.
«Иафет, ты спишь?» — Молчит.
Тихо-тихо подползла…
Вон он — дышит, как смола.
Словно огненный дурман,
Прикоснулся жаркий стан:
«Иафет, ты слышишь, да?
Как внизу ревет вода!
В очаге задули свет…
О, мне страшно, Иафет!
Иафет, ты спишь?» — Молчит.
«Иафет…» — Не спит, не спит!
Обнаженное плечо
И дрожит, и горячо…
Люди спят. Томится мгла.
Эгла ближе прилегла…
Замирает Иафет,
В сердце — мутный алый свет,
В голове — хмельная дрожь —
Не очнешься, не уйдешь…
Жадный взмах призывных рук,
Злой, победный, хриплый звук…
…Притаившись в стороне,
Кто-то плакал в тишине.
Гром гремит, как гневный дьявол, заглушая рев зверей.
Бурный град стучит о кровлю все быстрее и быстрей.
Словно в первый день потопа, струи с неба льют и льют,
И ковчег кружит и рвется, как под ветром жалкий прут.
5.
Дождь устал. Жемчужной сеткой капли мелкие летят.
В облаках раскрылись окна. Меркнет звезд безмолвный взгляд.
Спит ковчег. Склонясь над люком, полон страха пред чужим
Чуть качается на кровле одинокий херувим.
«Отчего у них разлад?
Разве жизнь не светлый клад?
Стоны ночью, стоны днем…
Крики, плач, мольбы… О чем?
Словно синий путь морской,
Обтекает мир покой.
Светят солнце и луна,
И бескрайна вышина…»
Отклонился херувим —
Легкой тенью перед ним
В дождевой седой пыли
Из ковчега вышла Ли.
Изумленный долгий взгляд…
Смотрят оба — и молчат.
Ропщет вал из-под кормы.
«Ты такая же, как мы…»
Но в ответ вздыхает Ли:
«Нет, о дух, я дочь земли…
Хорошо ли там у вас
Над луной в вечерний час?»
— Хорошо… Ты хочешь к нам?
Вверься, Ли, моим крылам…