Собрание сочинений. Т. 1 - Страница 99

         В песню моря вдохнул и напев, и мечту…
         Мыслью мир облетел, небеса разбудил
         И свободой холмы и поля оживил…
         Кто наполнит широкою песнью леса?
         Чьи беспечные ноги омочит роса?
         Разве лань не жила до того, как она
         Под зубами тигрицы погибла средь сна?

Камни глухи, и ветер не слышит себя…
О Творец, я не буду суровей Тебя!
Помнишь, как я молился и плакал тогда?
Если б мог, всех детей я собрал бы сюда.
Трудно жить… Но узнать все цветы на земле,
Чтобы, вырвав глаза, захлебнуться во мгле!..
Этот тесный ковчег нас не выдал и спас,
Но не стал ли он грязной могилой для нас?
Стены, стены, и серые черви забот…
В тесноте только низкое пышно цветет.
Даже мудрость моя от меня отошла —
Слишком близко лежал я у падали зла!
Там, в былом, не цвела ль моя воля сильней?
Сколько знал я победных сверкающих дней…
Иафет мой был юным свободным орлом,
Ли, как ель на рассвете, дышала теплом,
Сим был мягче и чище… Лишь Хам… Но и Хам
Здесь подлей, беспощадней и злее, чем там.
Новый берег молчит за туманом вдали.
Ли, твой сын будет новым побегом земли…
Пусть он будет сильней и счастливей меня,
Пусть увидит все краски грядущего дня —
Если жажду мою утолить я не мог,
Для него я хоть светлую жажду сберег…»

         Серый свет по ковчегу скользнул.
         Волны стелют предутренний гул.
         Гаснут звезды в пролете дверей…
         В трюме шорох притихших зверей.
         Ли проснулась. Сын спит, как цветок
         Не грохочет о кровлю поток.
         Небо чисто, светлеет стена.
         И не верит, и верит она:
         «Иафет, о проснись, Иафет!
         Тучи скрылись, и близок рассвет…»
         Кто там плачет под бледной луной?
         Но узнала и вздрогнула: Ной.

4.

Нежно-розовый дым облаков засквозил в вышине.
По воде широко протянулись стальные дороги.
Сонный ветер вздохнул и, томясь, зашептал в тишине…
Птицы шумно снимаются с кровли в веселой тревоге.
Зыбь кипит и полна трепетаньем румяных ключей,
На востоке всплывает багровое солнце вселенной,
И, безбрежно раскинув торжественный веер лучей,
Напоило и волны, и дали надеждой нетленной.
Изумленные люди на кровле столпились в тиши,
Руки жадно простерты к неведомой новой отчизне…
В стороне старый Ной всей усталою скорбью души
Одиноко молился сияющей матери-жизни.

КОММЕНТАРИЙ

До этого заключительного раздела книги добираются обычно самые дотошные и квалифицированные читатели. Те, кому любо заглянуть за кулисы стиха, кому интересны побудительные импульсы и мотивы написания того или иного произведения, варианты и разночтения. Для кого интимные биографические факты, вкрапленные в художественный текст, не предмет смакования, но путь к более глубокому постижению творчества и личности писателя. Что касается Саши Черного, то подсказки такого рода, смею заметить, особенно важны. Ибо его частная жизнь никогда не была на виду. По свойствам своей натуры поэт предпочитал водиться с людьми не знаменитыми, не оставившими — увы — следа на скрижалях истории. Но вовсе не значит, что эти внелитературные знакомства не оставили следа в его творчестве. А коли были среди знакомых знаменитости, то не худо вскрыть житейские и духовные взаимосвязи их с автором.

Среди современников, упомянутых поэтом, есть немало и таких, с кем он не состоял в непосредственном знакомстве. Это всевозможные «герои дня», занимавшие первые или десятые места на политической арене, либо те, кто становился «на полторы недели знаменит» в литературном мире, а ныне пребывает в безвестности. Забыты не только имена — изветрился из памяти поколений бытовой, общественный и культурный фон минувших эпох. Вся та реальная и персональная конкретика, которая была понятна без пояснений современникам — читателям «Сатирикона» или парижских «Последних новостей» и которая ныне, при удалении на значительную временную дистанцию, требует освещения и толкования. Ибо поэт адекватно понят и, стало быть, оценен по достоинству может быть лишь в контексте времени. Да, мы знаем, что «до всякого столетья он» и «вечности заложник», но одновременно поэт еще и дитя своего века. И подлинно: «И лучше всего послужит поэт своему времени, когда даст ему через себя сказать, сказаться» (М. Цветаева). Если такое сказано поэтом над-мирным, без-мерным, то что тогда говорить о поэте-сатирике, погруженном в житейскую суету и злобу дня. Так что не ради праздного всезнайства совершаются экскурсы в прошлое, в эпоху, когда жил поэт, а затем, чтоб «дойти до самой сути».

Все это так называемый реальный или фактологический комментарий. К нему можно присовокупить раскрытие аллюзий, иносказаний, цитат, а также объяснение вышедших из употребления или редких слов и выражений. Да и мифологические образы и понятия, связанные с Библией, сегодня пока не входят в общекультурный обиход, как это было, скажем, в начале века.

Комментарий позволяет также проникнуть в механизм составления книги. Тем более такого сложного ансамбля, каким является собрание сочинений. Каковы соответствия между отдельными томами, принципы расположения материала в целом и внутри каждой автономной части — разъяснения на этот счет в соответствующих преамбулах.