Собрание сочинений. Т. 1 - Страница 98

Или кроткому голубю, трепетной Ли?
Горе кротким! В ярме, под свистящим бичом
Хлынет кровь и пробьется сквозь горы ключом.
Не иссякнет… У птиц, у людей, у зверей
Хватит крови окрасить все воды морей.
Или снова, как там, без конца проклинать,—
На детей своих огненный меч подымать?
Грозным страхом, как плетью, повергнуть их в прах?
Разве пастырь у правды Твоей только страх?..
Сколько лет там в долине я лаял, как пес,
Но не спас никого ведь… Потоп всех унес.
Только нас пощадил Ты, как кроткий отец…
О, Ты скоро раскаешься снова, Творец!

         Безответна пустынная даль.
         Равнодушная лунная сталь
         Тускло дремлет на старых руках
         И, колеблясь, горит в сединах.
         Звезды глаз не закрыли своих,
         Влажный ветер доверчиво-тих,
         Волны тихо плывут чередой,
         И не стонет земля под водой…
         Нет ответа… Измученный Ной,
         Наклонившись над зыбью ночной,
         Скорбно смотрит на пенистый след:
         — Что ж? Молчание тоже ответ.

2.

Сон обходит ковчег, гладит теплой рукою зверей,
Дышит людям в глаза и пушистым теплом пеленает.
Меркнет свет очага, звезды жмутся в пролете дверей,
Ночь все строже молчит… Одиночество грудь заливает.
Ной проходит вдоль стен, наклоняется к спящим телам,
Память гневно кричит и смолкает смущенная нежность.
Спят, как дети… Но завтра, лишь солнце скользнет по валам,
Ложь весь мир обовьет и завоет в тоске безнадежность.
Ной проходит вдоль стен, наклоняется к спящей жене…
Кто разделит печаль? Кто уймет раскаленные думы,—
Месяц, молча поющий хвалу небесам в вышине,
Иль рычание в хлеве проснувшейся пумы?

         — Ты уснула, Фамарь… Сон твой тих, как всегда.
         Мы с тобою шли рядом года и года.
         Но когда я в долине боролся со злом,
         Ты в смятенье ждала у шатра за углом:
         Ты боялась, что камни проломят мне грудь,—
         Грудь цела… Как пустынно тянулся мой путь!
         А тогда? Ты не слышала стона живых —
         Ты с Ноамой молола муку для своих…
         И, когда вдоль бортов проплывали тела,
         Как сегодня, Фамарь, ты спокойно спала.
         Я не спал! Я их видел — у самых тупых
         Были мудрые лица уснувших святых…

О Фамарь, не тебя осуждаю, о нет:
Ты мой старческий посох, ты вешний мой цвет!
Путь мой кончен… Я понял. Кто понял — судья.
Берег близко, но нет, — не причалит ладья.
Пусть земля отдохнет. Пусть никто на земле
С перекушенным горлом не бьется во мгле.
Облака поплывут над грядою песков,
И проклятьем никто не смутит облаков.
Словно смерть, сон царит здесь, как агнец немой,
Я их, сонных и чистых, причалю… домой.
Ты ошибся, Владыка, Ты слишком далек!
Завтра рано, чуть солнце разбудит восток —
Только всплывшая грязь на безмолвной воде
Скажет новому солнцу о нашем следе…

         Ной, шатаясь, спускается в трюм.
         Руки ищут во тьме наобум
         Ту секиру, которой он сам
         Строил этот ковчег по ночам.
         И нашел… Отчего ж, отчего
         Руки дрогнули вдруг у него —
         И секира, спугнув тишину,
         Покатилась, гремя, в глубину?
         Не хватило ли сил до конца?
         Или грянуло слово Творца?
         Или теплые морды ягнят
         Отвели его руку назад?
         Нет. Над ним далеко в вышине
         Вдруг ребенок заплакал во сне.
         Словно вспомнив, очнулся старик
         И пошел беспокойно на крик.

3.

Спит усталая Ли и не слышит, как плачет дитя.
Сполз покров — свежесть ночи встревожила детское тело…
Опускается Ной и, одеждой едва шелестя,
Осторожно оправил ребенка рукой неумелой.
Замер плач. Широко вдруг раскрылись большие глаза —
Улыбаясь, дитя потянулось, как к матери, к Ною —
Что-то в сердце тревожно забилось, как в бурю лоза.
И, шумя, покатилось к былому растущей волною.
Уплывали мгновенья, задумчивый месяц бледнел,
Волны робко шипели, качая ковчег полусонно.
Ной над спящим ребенком все думал о жизни, яснел
И, грустя, возвращался в ее необъятное лоно.

         — «Для того ли я ждал, проклинал и горел,
         Чтобы волны сомкнулись над грудою тел?..
         Чтобы завтра лишь рыбы тупые одне
         Удивлялись созвездьям в немой тишине?
         Смерть мертвее тоски… Смерть бессмысленней зла…
         Разве не было в жизни святого угла?
         Проклинал я, — но скорбь, и проклятья, и гнев
         Не живей ли, чем гор огнедышащих зев?
         Скат морской не страдает, — но кто б захотел
         Променять все страданья на этот удел?
         Не жесток ли, не слеп ли был жалкий мой суд?
         Разве не было ясных и полных минут?
         Если счесть их, — быть может, все черные дни
         Не затмили бы их золотые огни…
         Или юность моя не была мне игрой?
         Не вставал ли, как солнце, я с каждой зарей?
         Щедро радость дарил, никого не давил
         И живым отдавал весь огонь моих сил…
         Я родил справедливость, зажег красоту,