Собрание сочинений. Т. 1 - Страница 80

Сигарету крепчайшую зверски сосать
И смеяться раскатистым чертом…

«Там внизу синеет море…»

               Там внизу синеет море.
               Даль, как сон.
               Сколько нас сегодня в сборе?
               Три-четыре-семь персон.
               У художницы Маревны
               Роза в желтых волосах,
               А глаза воды синей…
               Я бедней:
               У меня дрожит плачевно
               Только крошка на усах…
               Эй, синьор, графин ваш пуст!
               После жирных макарон
               Надо пить!
               Тихих волн дремотный хруст.
               Даль, как сон…

Парусина над нами надулась — едва-едва…
В сонном море сквозит все синей синева.
Скалы меркнут на солнце и тихо кружатся в глазах.
Волны ровно и глухо гудят и гудят на низах,—
И хозяйская дочка, склонившись, стройна и легка,
Подает золотой виноград, улыбаясь слегка…

НАД МОРЕМ

Над плоской кровлей древнего храма
Запели флейты морского ветра.
Забилась шляпа, и складки фетра
В ленивых пальцах дыбятся упрямо.

Направо море — зеленое чудо.
Налево — узкая лента пролива.
Внизу безумная пляска прилива
И острых скал ярко-желтая груда.

Крутая барка взрезает гребни.
Ныряет, рвется и все смелеет.
Раздулся парус — с холста алеет
Петух гигантский с подъятым гребнем.

Глазам так странно, душе так ясно:
Как будто здесь стоял я веками,
Стоял над морем на древнем храме
И слушал ветер в дремоте бесстрастной.

ЛУКАВАЯ СЕРЕНАДА

                 О Розина!
Какая причина,
Что сегодня весь день на окошке твоем жалюзи?
Дело было совсем на мази —
Ты конфеты мои принимала,
Ты в ресницы меня целовала,—
                 А теперь, под стеною, в грязи,
                 Безнадежно влюбленный,
Я стою, словно мул истомленный,
С мандолиной в руках,
                 Ах!

                 О Розина!
Ты чище жасмина…
Это знает весь дом, как вполне установленный факт.
Но забывши и клятвы и такт,
Почему ты с художником русским
В ресторане кутила французском?!
                 Пусть пошлет ему Бог катаракт!
                 Задушу в переулке повесу…
Закажу похоронную мессу
И залью шерри-бренди свой грех…
                 Эх!

                 О Розина!
Умираю от сплина…
Я сегодня по почте, мой друг, получил гонорар…
Нарядись в свое платье веселого цвета «омар»,—
Поплывем мы к лазурному гроту,
Дам гребцам тридцать лир за работу,
                 В сердце алый зардеет пожар —
                 В складках нежного платья
Буду пальцы твои целовать я,
Заглушая мучительный вздох…
                 Ох!

                 О Розина!
Дрожит парусина…
Быстрый глаз твой с балкона лукаво стрельнул и пропал,
В небе — вечера нежный опал.
Ах, на лестнице тихо запели ступени,
Подгибаются сладко колени,—
                 О, единственный в мире овал!
                 Если б мог, свое сердце к порогу,
Как ковер, под прекрасную ногу
Я б швырнул впопыхах…
                 Ах!

ЧЕЛОВЕК

Жаден дух мой! Я рад, что родился
И цвету на всемирном стволе.
Может быть, на Марсе и лучше,
Но ведь мы живем на земле.

Каждый ясный — брат мой и друг мой,
Мысль и воля — мой щит против «всех»,
Лес и небо, как нежная правда,
А от боли лекарство — смех.

Ведь могло быть гораздо хуже:
Я бы мог родиться слепым,
Или платным предателем лучших,
Или просто камнем тупым…

Все случайно. Приятно ль быть волком?
О, какая глухая тоска
Выть от вечного голода ночью
Под дождем у опушки леска…

Или быть безобразной жабой,
Глупо хлопать глазами без век
И любить только смрад трясины…
Я доволен, что я человек.

Лишь в одном я завидую жабе,—
Умирать ей, должно быть, легко:
Бессознательно вытянет лапки,
Побурчит и уснет глубоко.

СТИХОТВОРЕНИЯ 1908–1914 ГОДОВ, НЕ ВОШЕДШИЕ В КНИГИ

I

О TEMPORA…

Наше племя измельчало,
Неврастения у всех.
Извращенность небывало
Слабых духом вводит в грех.

Даже крошечные дети
Попадают в эти сети
И смакуют с аппетитом,
Как печатают петитом:

«Старый дьякон канарейку
Обесчестил там и там.
Обхватил ее за шейку…»
Дальше точки… Стыд и срам!

«Генеральша Игрек с моськой
(Их застукал сам супруг)
И с служанкою Афроськой
Разделяет свой досуг».

А на днях, силен Лукавый,
Был чудовищный сеанс —
Октябрист и крайний правый
Заключили мезальянс.

И, смущен распутством мерзким,